Я, кажется, слишком люблю вещи.
Кому-то покажется это странным, но я воспринимаю некоторые вещи, как живые. Возможно, это привычка с детства - одушевлять игрушки или вещи, их заменяющие. Но так уж повелось, что я не могу не придавать своим любимым вещам этой иллюзии жизни. Я, на самом деле, люблю мягкие игрушки. В моей комнате их предостаточно. И если я случайно уроню какую-то из них, то, не задумываясь, быстро подхвачу и шепотом извинюсь. А, может, прижму покрепче или прикоснусь губами к пластмассовому носу любимого зайца или медведя. У некоторых из них есть имена, некоторым я их не давала. Бесспорно, я не считаю их сколько-либо живыми. Но подобие души я отчего-то им приписываю.
Возможно, потому что в каждой моей вещи, в каждой игрушке, в любимом фотоаппарате, скрывается кусочек моего прошлого.
Впрочем, таких вещей немного. Это никак не касается ни одежды, ни всевозможных блокнотов, браслетов и прочей мишуры. Они в моем сознании вторичны, мимолетны. Но я не могу сесть за руль своей машины, не шепнув ей что-то приятное. Я в какой-то мере люблю их, в какой-то мере, это моё сумасбродство.
Давая чему-то имя, выделяя что-либо, даря ему свои воспоминания - разве мы невольно не дарим ему кусочек своей души?
Но это не ограничивается только тем, чем я могу владеть.
Я чувствую ветер, я не могу убедить себя, что он бесчувственное ничто, колебание воздуха, не более.
Я слышу шелест листьев в кронах пожелтевших деревьев, я не могу сказать, что оно бездумно и бездушно.
Я вижу прекрасные цветы, я не хочу думать, что их красота лишена какой-то искры внутри
Кто-то скажет, что это мило, кто-то, что это ненормально.
Почему так получилось, почему я так их воспринимаю, почему мне это так важно - ни на один из этих вопросов мне неинтересно искать ответы.
Ведь в конце концов, если это и сумасшествие, то оно моё. Целиком и полностью.
А своим сумасшествием я могу наслаждаться, сколько душе угодно.
Но иногда мне кажется, что я готова сойти с ума, просто, чтоб из любопытства узнать, каково это.

Есть охота...
Кому-то покажется это странным, но я воспринимаю некоторые вещи, как живые. Возможно, это привычка с детства - одушевлять игрушки или вещи, их заменяющие. Но так уж повелось, что я не могу не придавать своим любимым вещам этой иллюзии жизни. Я, на самом деле, люблю мягкие игрушки. В моей комнате их предостаточно. И если я случайно уроню какую-то из них, то, не задумываясь, быстро подхвачу и шепотом извинюсь. А, может, прижму покрепче или прикоснусь губами к пластмассовому носу любимого зайца или медведя. У некоторых из них есть имена, некоторым я их не давала. Бесспорно, я не считаю их сколько-либо живыми. Но подобие души я отчего-то им приписываю.
Возможно, потому что в каждой моей вещи, в каждой игрушке, в любимом фотоаппарате, скрывается кусочек моего прошлого.
Впрочем, таких вещей немного. Это никак не касается ни одежды, ни всевозможных блокнотов, браслетов и прочей мишуры. Они в моем сознании вторичны, мимолетны. Но я не могу сесть за руль своей машины, не шепнув ей что-то приятное. Я в какой-то мере люблю их, в какой-то мере, это моё сумасбродство.
Давая чему-то имя, выделяя что-либо, даря ему свои воспоминания - разве мы невольно не дарим ему кусочек своей души?
Но это не ограничивается только тем, чем я могу владеть.
Я чувствую ветер, я не могу убедить себя, что он бесчувственное ничто, колебание воздуха, не более.
Я слышу шелест листьев в кронах пожелтевших деревьев, я не могу сказать, что оно бездумно и бездушно.
Я вижу прекрасные цветы, я не хочу думать, что их красота лишена какой-то искры внутри
Кто-то скажет, что это мило, кто-то, что это ненормально.
Почему так получилось, почему я так их воспринимаю, почему мне это так важно - ни на один из этих вопросов мне неинтересно искать ответы.
Ведь в конце концов, если это и сумасшествие, то оно моё. Целиком и полностью.
А своим сумасшествием я могу наслаждаться, сколько душе угодно.
Но иногда мне кажется, что я готова сойти с ума, просто, чтоб из любопытства узнать, каково это.

Есть охота...